Сокровища Валькирии. Книга 1 - Страница 108

К оглавлению

108

— А где Серёжа?.. Где мой муж? — чего-то испугалась она.

— Хотел у вас спросить, — он развёл руками. — Ваш муж меня арестовал, запер в амбар и забыл.

— Но он повёз вас в Ныроб! Хотел везти…

— Не знаю, что он хотел, но сидеть под замком мне надоело, — заявил Русинов.

— Олю… не видели? — вдруг с опаской спросила она.

— Последний раз видел вчера ночью, — признался Русинов. — Потом пришёл ваш муж…

— Не знаю, что и думать, — загоревала Надежда Васильевна. — Она ушла к вам и больше не возвращалась. А теперь и отец пропал…

— А вместе они не могут быть?

— Да нет… Зачем она поедет в Ныроб?.. — Она подняла усталые глаза. — Послушайте меня… Уезжайте, пожалуйста! Я даже ничего не скажу мужу. Вашу машину он исправил… Уезжайте, а?

— Не поеду, — он решительно помотал головой. — Не уговаривайте.

Надежда Васильевна обняла себя, горько подпёрлась рукой:

— Как вы приехали, у нас начались несчастья… Вы же опытный и зрелый человек, а Оля — совсем молодая и многого не понимает в жизни. К тому же вы — женатый, есть семья…

— Это неправда, — проговорил он. — Я один… Я давно один. Рядом никого и за спиной — никого. Хожу и оглядываюсь… Понимаю, я вам не ко двору. Вы боитесь меня, потому что я — Мамонт… Но я не желаю никому здесь зла! Можете в это поверить? Вот Ольга поверила!

— Потому что ещё глупая и романтичная, — отпарировала Надежда Васильевна. — Простите, но мне кажется, вы умышленно этим воспользовались, в своих целях. Не знаю, что вы ищете, чего добиваетесь, но обманывать молодую девушку… Впрочем, что вам говорить? Вы уже и так принесли нам много несчастья. И принесёте ещё… Я вам должна сказать… У Ольги есть жених, суженый ей человек. Они обручены ещё в юности… Прошу вас, уезжайте.

В ушах зазвенела пещерная капель. На прямых ногах он неуверенно спустился с крыльца — пёс лаял злобно, открытая его пасть была рядом, обдавало руки собачьим дыханием. Он потянулся и погладил овчарку по голове, клацнули зубы возле пальцев — никого нельзя было в этом мире ни приучить, ни сблизиться ни с кем. Пёс огрызался и отторгал всякого, кто тянул к нему руку, и это горько осознавать, однако всё было справедливо: мир существовал лишь потому, что умел защищаться…

Повинуюсь року!

Русинов долго бродил по песчаной чистой дороге между огородами и лесом, затем ушёл на Колву, сел у самой воды, шумящей на перекате, и просидел до захода солнца. Можно было рассчитать и составить карту «перекрёстков Путей», проследить полёты птиц, расположение звёзд, можно было проникнуть нематериальной, бесплотной мыслью в глубину веков, можно было вырастить в космосе магический кристалл, способный чувствовать магнитное поле Земли, но ни разумом, ни какими иными средствами невозможно было познать стихию человеческого духа, замкнутого и обособленного мира, существующего параллельно земному и привычному. И когда пути их пересекались, возникало обманчивое чувство, что можно из одного перейти в другой, что он, этот иной мир, живёт по таким же правилам и законам.

А он был сам по себе и бежал, как река, имея русло, берега, и никогда не смешивался, не растворялся, не уходил в песок.

— Человек бежит, вода бежит, а лодка плывёт…

Тут же на берегу он решил никогда не уезжать отсюда. Ну разве что под конвоем… Он присмотрел себе место за рекой, на самом мысу, и задумал поставить там дом. По своей природе он был вятский мужик и топор умел держать с детства, независимо от того, чем занимался и как прожил жизнь. Оттуда, с горы, он бы смог каждый день видеть этот загадочный параллельный мир и её в этом мире…

В сумерках Русинов вернулся в свою тюрьму и вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего обеда. Почти ползком, как в детстве, он забрался в чужой огород, надёргал мелкой, ещё не вызревшей морковки, нащипал перьев лука и сорвал с грядки два больших огурца. Жалко, не было соли, но от неё следовало отвыкать…

Он забрался через пролом внутрь амбара, сложил добычу на кровать и только собрался есть, как услышал за стеной шаги. Забряцал замок на двери, грохнула упавшая накладка, и вместе с этими звуками пропал аппетит. Участковый внимательно осмотрел помещение, вырванный простенок и покачал головой:

— Что же ты не сбежал, гражданин Русинов?

— Сбежал бы, да некуда, — сказал он. — Между прочим, арестованных полагается кормить.

— Ну, ешь, — разрешил участковый. — Морковки наворовал…

— Теперь не хочу…

— Дело твоё. — Участковый достал из кармана тугой свиток бинта. — Ты извини, я тебе глаза завяжу. Так надо.

— Завязывай, если надо, — согласился Русинов. Капитан стал бинтовать ему глаза, стягивал плотно и, чтобы повязка не слетела, несколько раз обмотнул через макушку и подбородок. Завязал концы, расправил бороду…

— Только не сдёргивай, — предупредил он. — А то ослепнешь, без глаз останешься.

И повёл куда-то, придерживая за рукав.

Потом его везли в коляске мотоцикла, и Русинов отмечал, что ночью с завязанными глазами он совершенно не может ориентироваться. Казалось, будто они кружат, спускаясь с холма на холм, и, судя по скорости, дорога была малонаезженная, в ухабах, с какими-то резкими зигзагами — похоже, объезжали камни. Невозможно было даже определить, в каком направлении они движутся. Через полчаса потерялась всякая мысленная привязка. Сквозь бинт он лишь смутно видел серый свет фары. Его могли сейчас высадить, бросить одного в лесу, и выбирайся потом как хочешь, однако он понимал, что вся эта затея совершается не ради этого. Если хранители решили наказать его, то после Кошгары придумали бы что-то существеннее. Он ничего не спрашивал: нефритовая обезьянка возбудила какое-то действие, началось качественно новое движение, но с совершенно непредсказуемыми последствиями. В каком-то месте мотоцикл на секунду притормозил, и на заднее сиденье подсел молчаливый, невидимый человек, после чего дорога потянула в гору и участковый часто переключал передачи.

108