— Шею не сверните! — заметила Ольга со знакомой тоскующей ноткой. — Кстати, как спина?
— Всякая болезнь как любовь: если о ней забыл, значит, всё прошло, — серьёзно заключил он.
— А вы любите свою жену? Или прошло?
— У меня нет жены. Я свободен!
— Это называется территориальный холостяк.
— Нет, правда, — улыбнулся Русинов. — Мы давно развелись, живём в разных местах… И как только разъехались, обоим стало хорошо.
Если она смотрела в глаза, то как-то особенно, профессионально, как врач, определяющий диагноз по цвету и состоянию радужной оболочки.
— Зачем вы обманываете? Я не понимаю мужчин, которые обманывают для того, чтобы поухаживать за женщиной. Какой смысл в этом? Желание показаться чище, привлекательней? Но чище было, если бы вы сказали правду. И тогда ваш… предмет не станет обольщаться…
— Я вам говорю правду! — слегка вскипел Русинов. — Почему вы не верите?
Ольга разломала, разворошила построенный песчаный домик-пещеру, утрамбовала песок, но тут же начала строить заново.
— Перед отъездом Пётр Григорьевич предупредил меня… чтобы я проявила осторожность. Он даже стал бояться, не хотел отпускать с вами.
— Интересно! То сам подталкивал, то стал оберегать! С чего это вдруг?
— Узнал, что вы женаты и очень любите свою жену.
— От кого? — засмеялся он. — Да как можно узнать об этом? Он что, в душу мне заглянул?
— Может, и в душу… Когда вы ездили в Ныроб, он сказал мне… Вы же посылали жене телеграммы?
— Посылал, но откуда это известно Петру Григорьевичу? — насторожился Русинов. — Я ему не говорил!
— Откуда-то узнал. И сказал, — песок под её руками уже подсох и рассыпался. — Но всё-таки посылали?
Русинов взял бутылку, сходил на речку и набрал воды. Почти всю вылил Ольге под руки, остальное — себе на голову.
— Кругом глаза и уши! Полный контроль! Ничего не скроешь!
— Я же говорила… Наверное, потому, что вы опасный человек.
— Боитесь меня?
— Боюсь, — не поднимая глаз, проронила она.
— Правильно делаете! — Он сел за её спиной и тоже начал рыть песок — просто яму. — Я причинил тут всем большой вред. Но клянусь, больше не причиню! Готов просить прощения, только не знаю у кого. Дурацкое состояние, когда приходится оправдываться!
— А вы не оправдывайтесь, — посоветовала Ольга. — Живите, и всё.
После сильных дождей, когда казалось, земля уже не принимает влаги, песок успел просохнуть на глубину ладони всего за сутки. Яма превращалась в воронку.
— Живите, радуйтесь, — продолжала она натянуто-весёлым голосом. — Смотрите, вода бежит, солнце светит, птицы поют, комары…
— Хотел вызвать сюда своего друга, — признался Русинов. — Мне одному сейчас не разобраться… Я никому здесь не доверяю, кроме вас. Но вы боитесь и тем более не верите. А это лето очень важное, может, нынче всё и решится! Вот приедем к вашему отцу, он тоже не поверит. Потому что я передам ему банку с вербным мёдом.
— При чём здесь мёд? — Ольга развернулась к нему. — Вы не перегрелись?
— При том, что мёд — моя визитная карточка, — объяснил он. — Одну такую банку я уже свозил в Ныроб, учителю Михаилу Николаевичу.
— Ну и что? Я его знаю…
— Ничего… Он выдал рекомендации отправить меня с пасеки к вашему отцу, выслать как опасный элемент. Ваш отец получит вербный мёд и сразу поймёт, как со мной поступить.
— Не может быть! Михаил Николаевич очень честный и интересный человек! У него восемь детей!
— Конечно, честный! У плохих людей столько детей не рождается, — заключил Русинов. — Только я здесь — лишний. И от меня хотят избавиться. Потому что знают, кто я, где работал и чем занимался.
— Я теперь понимаю, почему Пётр Григорьевич попросил меня не подпускать вас к дяде Коле, — неожиданно проговорила Ольга, — и вообще, присматривать за вами…
— А папа запретил упоминать имя Авеги!
— Знаете что! — Она подскочила. — Мы сейчас съедим этот мёд!
И не дожидаясь ответа, побежала к машине. Через минуту вернулась с банкой в руках.
— Хочу мёду! На пасеке не хотела, а сейчас хочу! — Она открыла банку, понюхала. — Как его много — на дух не надо, а когда мало, он такой вкусный! Берите ложку!
Вдвоём они едва осилили треть банки. Больше не влезало. Борода у Русинова слипалась, а у Ольги блестели грудь и купальник. Они ели, смеялись и нахваливали «визитную карточку».
— Мы не лопнем? — спросил Русинов.
— Нет! Только воду холодную пить нельзя… У меня идея! Мажьте меня мёдом!
— Зачем?
— Ничего не понимаете. Это же маска! Полезно для кожи!
Он с удовольствием обливал её мёдом из банки и растирал по телу. Она смеялась, доверчиво подставляясь под его руки.
— А теперь я вас оближу! — заявил он, когда Ольга была в меду с головы до ног.
— Извращенец! — крикнула она и помчалась по песку. — Развратник!
— От извращенки слышу! — Он побежал за ней, догнал и схватил за руку. Но Ольга выскользнула и покатилась по песку.
— Вот теперь облизывайте на здоровье! Русинов лизнул её руку, отплевал захрустевший на зубах песок.
— Не вкусная?! Какое горе! Сладкая, а не оближешь!
— Значит, буду смотреть на вас и облизываться.
Ольга привстала и погрозила пальцем:
— Но если вербный мёд — плод вашей, скажем, не совсем здоровой фантазии — будет стыдно перед папой! Вам будет стыдно!
— Пусть уж лучше будет стыдно!
Он начертил на песке таинственный знак — вертикальная линия с четырьмя точками.
— Вот ещё один плод фантазии… Видели где-нибудь?