«Пещера» означало «украшение для солнца».
За час Русинов исследовал почти весь зал и обнаружил лишь два места, где сверху не капало. Не было даже намёка на щель, лаз, дыру, по которой можно выбраться из каменного мешка. Пропала надежда и на подводный выход. В том месте, где озеро примыкало к стене, воды оказалось по щиколотку, а глубина посредине не больше метра. Наверное, маркшейдер, задававший проходчикам выработку к подземной полости с водой, располагал данными, полученными после бурения скважин с поверхности земли.
И всё равно есть надежда! Если его заперли здесь хранители сокровищ, то обязательно придут и выпустят, надеясь, что выйдет безумец, не опасный для их дела. Сейчас важно сохранить здоровое сознание.
Закончив путешествие вокруг озера, Русинов вернулся к насосной площадке и посветил под лестницу. Марш на двенадцать ступеней был отлит из бетона в деревянной опалубке, раскреплённой брёвнами. Сверху опалубку сняли, но с внутренней части не тронули, и она, забытая, была для Русинова как поленница дров! Нижние доски и концы брёвен, упёртых в камни, были влажными, но вверху древесина оставалась сухой, прикрытая насосной площадкой от капели. С помощью ледоруба он расшатал первое бревно, высотой метра два, и вышиб его камнем. И чуть не угодил под деревянный щит, рухнувший сверху. Это была готовая лежанка! Теперь хоть не придётся спать на бетоне.
Без спешки, часа за полтора Русинов вышиб все шесть брёвен, выдрал доски, припечатанные к бетону, и все перенёс на насосную площадку. Если топить с умом, хватит на месяц! Он тут же раскрошил ледорубом одну доску и запалил костерок. Капель жутковато блистала в его отсветах. Казалось, со свода срываются капли ртути. Дым поднимался кверху, стелился, прижимаясь к потолку красноватым покрывалом, и оставался на месте. Воздух в зале был неподвижен…
Столько топлива, а топить нельзя. Угарный газ постепенно заполнит всё пространство, и однажды утром можно не проснуться. Русинов соорудил из брёвен и досок полулежачее кресло и один щит оставил, чтобы можно было положить сверху на время сна. Получился эдакий тесный гроб. И пусть он похож на что угодно, лишь бы сохранял тепло. Был ещё только полдень, а вся работа кончилась, и следовало теперь придумать её, чтобы были заняты голова и руки. Звук капели сквозь затычки слышался теперь в виде визгливого и бесконечного шуршания шин по асфальту, и стоило на нём сосредоточить внимание, как тут же чудилось, что он куда-то несётся во тьме с огромной скоростью. Начиналось лёгкое головокружение. Время от времени он включал фонарь, чтобы вывести себя из этого состояния, вернуть в реальность — сырую пещеру.
И тут ему попала на глаза труба, идущая от насоса в бетонную обвязку двери. Он потушил свет и стал думать о ней. Хорошо бы разрезать её, и тогда появится маленькое, величиной в чайную чашку, окошко в мир. Можно кричать в неё, и звук побежит по трубе, или выстрелить…
Русинов скользнул лучом фонаря по приёмной трубе и насосу: всасывающая труба уходила в них и скрывалась в воде у камня-острова. Да это же не насос, а печь! Если отвернуть с него крышку вместе с трубой, вытащить рабочее колесо — топи на здоровье! Тяга должна появиться — перепад между насосом и другим концом трубы метров десять-пятнадцать, если судить по уклону выработки. В конце концов, можно раскалить трубу, и тогда обязательно появится движение воздуха.
Насос и трубы были сделаны из нержавеющей стали, на ощупь казались гладкими и чистыми, тогда как чугунная станина и электродвигатель обросли ржавчиной. Четыре больших гайки с шайбами-граверами, однако же, прикипели к резьбе. Работа нашлась кропотливая, тонкая, но была цель! Жиром из консервов он смазал концы шпилек и начал отбивать остриём ледоруба первую гайку. Стучал по самому краю грани, на разворот, и минут через сорок заметил движение — стронулась! Дальше дело пошло побыстрее. Он наставлял остриё на грань и бил по ледорубу камнем. Никому в мире не приходилось таким образом разбирать насос и делать из него печь. Тепло — это жизнь. Оно может заменить пищу на долгое время, если пить горячую воду.
На третьей гайке работа застопорилась. Экономя батарейку, он лишь изредка включал свет, и в темноте было неудобно каждый раз на ощупь выставлять зуб ледоруба на грань, к тому же руки устали и слегка подрагивали. Тогда Русинов отщипнул лучину и стал нагревать гайки. На горячую одна пошла почти сразу, со второй пришлось повозиться, поскольку мешала станина насоса. К десяти часам вечера он сдёрнул крышку и, загибая ограждение площадки, к которому крепилась всасывающая труба, отвёл в сторону. Рабочее колесо сидело на валу со шпоной и к тому же оказалось закреплено большой, плоской гайкой с левой резьбой. Вид у него казался неприступным, и чтобы не сосредоточиваться на этом, Русинов без передышки принялся за работу. Он разогнул концы плинтовочной шайбы, запалил лучину и стал калить. И почудилось, дым уже уносится в трубу! Это вдохновило ещё больше. Кроме уклона, есть ещё давление, которое должно быть выше в пещере и ниже на поверхности.
Он работал всю ночь. Легче оказалось раскрутить страшную гайку, чем потом стронуть рабочее колесо с конусного вала. Он расклепал весь его конец с резьбой, прежде чем освободил внутренность насоса. И сразу же сунул в него руку к трубе — кожу холодил поток воздуха! Это была не просто печь, но ещё и вентиляция зала. Он не стал даже проверять тягу огнём, съел небольшой ломтик хлеба с тушёнкой — приз за удачную работу — и тут же забрался спать в полулежачее кресло, накрывшись сверху деревянным щитом.