— Эй? Ты кто? — вдруг услышал Русинов насторожённый голос за спиной.
У бочек стоял бородатый, черноглазый мужичок с топором в руках, готовый в любой момент исчезнуть, как бурундук в траве. Одёжина, пропитанная смолой, стояла колом, из слипшейся бороды торчала летучая сосновая кора.
— Да вот, человек, — проронил Русинов.
— Вижу! А чего приехал? — Вместо зубов у мужичка торчали редкие, чёрные корни.
— Дорога привела… подойди, поговорим.
Мужичок сделал несколько шагов, держа топор наготове:
— Чай у тебя есть?
— Есть…
Он тут же бросил топор и побежал в барак. Через секунду вылетел оттуда с чёрной консервной банкой, встал на колени и сгрёб заскорузлыми руками щепки.
— Тащи! Только тихо!
Русинов достал из машины пачку чая — под банкой уже полыхал костерок. Мужичок, посверкивая глазами, нюхнул заварку и высыпал всю в банку.
— Ух, чифирнем! А ещё есть?
— Сказал бы сразу, — Русинов вернулся к машине.
— Неужели и водка есть? — округлил глаза мужичок.
— И водка есть, — он достал ещё пачку чая и бутылку, но чернобородый заозирался, замахал руками:
— Водку не надо! За водку бить будут!
Он снова сбегал в барак и, видимо, спрятал вторую пачку заварки. Вернулся сияющий, добродушный и доверчивый, как будто встретил старого друга.
— Слышу — тарахтит! Думаю, ну, опять менты! А я же один тут с дипломатическим паспортом! — заливался он, помешивая чифир щепкой. — Паша говорит: рви на хазу, понюхай. Я скачками!.. Ты про чифирок молчи! А то мне не дадут, всё отнимут. Я сейчас глотну, потом им сигнал дам. Они ждут…
— Погоди, не давай сигнала, — попросил Русинов. — Ты давно тут живёшь?
— Я-то давно! Третий год!
— А есть, кто лет десять-пятнадцать?
— Не, таких нету! — замотал головой мужичок. — Кого менты повяжут, который сам удавится. У нас тут своё кладбище есть… Тебе чего-то спросить надо? Так спрашивай, я всё знаю.
— Я ищу Кошгару, слыхал?
Мужичок накрыл банку верхонкой и бережно отставил с огня.
— Как же не слыхал? Только чего здесь-то ищешь? Кошгара далеко!..
— Говорят, где-то в этом районе, — проговорил Русинов. — Недалеко.
— Кошгара за Уралом, это я точно знаю, — заявил мужичок. — Вали через хребет, а потом на Ивдель. Там спроси — каждый покажет. Я там бывал, приходилось…
— Значит, здесь есть ещё одна.
— Погоди, тебе чего надо? Посёлок?
— Нет, место так называется — Кошгара, — объяснил он. — А посёлка там нет.
Мужичок отцедил в кружку бурого чифира, сделал маленький глоток и прикрыл от удовольствия глаза.
— Тогда тебе зону надо… Зону эту тоже так называют. Только ты туда не езди.
— Почему?
— Неужели не знаешь? Там же атомную бомбу испытывали! Проклятое место, — он выжал остатки жижи из разбухшей во всю банку заварки. — Мы туда не ходим. Кто пойдёт — труба. Ни один не вернулся.
Русинов абсолютно точно знал, что ничего подобного поблизости не было и быть не могло, однако спросил с недоуменным видом:
— Да когда испытывали-то?
— Говорят, лет тридцать назад. Страшное место. Зайдёт в зону человек — вроде ничего. А наступит через какую-то границу — и только пепел остаётся, как в крематории. Излучение такое, — он допил чифир и тут же залил заварку водой, поставил снова на огонь. — Не лезь туда, сгоришь.
— Как проехать, знаешь? — спросил Русинов.
— У тебя чего, крыша поехала? — засмеялся серогон. — Жизнь — штука сучья, но приятная. Паша вон и то помирать не хочет. Пойду дам сигнал? Пусть хоть вторячка пивнут!
Он прихватил топор и направился было к куску ржавого рельса, подвешенного к карнизу крыши. Русинов задержал его:
— Покажи дорогу! Ещё чаю дам, на всю братию!
— Давай! — Он бросил топор. — Хрен с тобой, я же тебе не начальник. Хочешь — езжай! Русинов вытащил пакет с чаем:
— Сколько надо?
— Восемь! Дашь?
Он достал ему восемь пачек, не скупясь, положил ещё одну сверху.
— Это лично тебе! Показывай дорогу! Мужичок положил всё богатство на бочку, свою же пачку спрятал в карман.
— Сейчас, вторячок сделаю! — заторопился он. — Покажу! Мне-то что, езжай! Жалко только, добрый ты парень…
Серогон прокипятил заварку, потом ударил трижды обухом по рельсу и с горячей банкой в голых руках залез в машину.
— Поехали!
По дороге он швыркал чифир и озирался блистающими, нездоровыми глазами. Километров через десять он указал зарастающий осинником волок, идущий с водораздела вниз к реке Вишере. Ехать было опасно: наклонённые деревья стояли повсюду, как медвежьи рогатины, поперёк пути в траве лежал колодник, торчали полуобглоданные гусеницами пни. Иногда дорога вообще терялась среди вырубки, но проводник-серогон уверенно показывал направление. Возле разбитого трелевочника он велел остановиться.
— Дальше найдёшь сам, но пока не выедешь на хорошую дорогу, всё время держись левой стороны, — пояснил он. — А увидишь старый грейдер, езжай налево. Я там не был, но говорят, километров сорок до зоны…
И не задерживаясь, вприпрыжку побежал напрямую через бесконечные вырубки. За трелёвочным трактором был хорошо видимый, набитый волок. Деревья тащили в попутную сторону, и потому стоптанный и засохший молодняк стоял торчком по ходу движения. Часа два Русинов пробирался по этой страшной, истерзанной земле, словно здесь действительно прогремел когда-то ядерный взрыв. Впереди наконец замаячила стена нетронутого леса, и скоро он выехал на приличную, но почему-то брошенную дорогу с насыпным полотном. Она была узкая, в одну колею, и неезженая, наверное, со времени, когда тут валили и вывозили лес. И было понятно, что этот грейдер ведёт в никуда. Но ведь кто-то строил его! Отсыпал по-хозяйски, с трубами на каждом ручейке, с разъездами через два-три километра! Эта бессмысленная и очень хорошая дорога была мёртвой и непроизвольно вызывала опасение, что за любым её поворотом откроется нечто ужасное, безжизненно-отвратительное, как смерть. Не зря бывалые серогоны, среди которых наверняка были беглые из лагерей Ивделя, считали Кошгару проклятым местом. Накружившись по вырубкам, Русинов давно потерял и привязку к местности, и ориентиры. Теперь следовало выехать на реку либо ручей, чтобы определиться, где же он находится. На двухвёрстной карте, когда-то засекреченной, этой дороги не существовало. Он чувствовал близость реки, но мёртвая, скрытая в лесах дорога всякий раз уводила его в сторону, будто опасаясь всякого проявления жизни. Готовясь привязаться к местности, он замерял по спидометру расстояние между ручьями, но миновал километров тридцать, прежде чем увидел впереди заметную высокую вершину горы, а внизу — ящикообразное русло Вишеры — другой большой реки тут не могло быть. Он засёк первый же ручей и попытался сориентироваться: выходило, что он забрался высоко в горы и сейчас находится в десятке километров от истока Вишеры. И не мечтал забраться сюда на машине, поскольку был уверен, что дорог нет…